Вы все знаете, что 1988 год — это юбилейный год для Русской Православной Церкви. Юбилей этот очень серьезный. Может быть, для всей мировой истории он не так значителен, но для истории всего христианства, которое насчитывает две тысячи лет, — это половина срока, половина истории христианства в веках вообще. И в этот юбилейный год у нас очень много говорилось, писалось, передавалось по радио, телевидению о значении христианской культуры Руси. Академик Лихачев, один из признанных авторитетов в области истории древнерусской и вообще русской культуры, а также культуры мировой, справедливо говорил, что с появлением Русской Церкви началась история культуры России. Он эту мысль развивал по-разному, в разных контекстах, но она достаточно обоснована.

Разумеется, христианство пришло не на пустое место. В Древней Руси, в частности, в Киевской Руси, была раньше своя культура, но она была архаической, примитивной культурой так называемого дописьменного периода. Это создавало особую ситуацию — ситуацию, похожую на ту, что была и в других странах Западной Европы. Если древний средиземноморский мир уже в момент явления христианства имел позади историю культуры, создав богатейшую литературу, искусство, философию и науку, то Европа, Западная и Восточная, в том числе Древняя Русь, ничего такого практически не имели. И поэтому — как бы единым прыжком через пропасть — из первобытного мира славянские племена, входящие в Киевскую Русь, вошли в сложный мир духовной культуры христианства.

Конечно, этот процесс был очень непростым, конечно, были силы, которые ему сопротивлялись, но во всех существующих источниках мы видим, что христианизация Руси произошла сравнительно плавно. Есть только одна летописная фраза, в которой говорится — смутно, намеком, но намеком достаточно четким — о действиях Добрыни, дяди князя Владимира, и еще одного деятеля княжеского, о действиях насильственных. Мы сопоставим это примерно с той же эпохой в Европе. Скажем, Карл Великий. Он действительно насильственно насаждал христианство.

Что произошло потом? Потом произошел резкий «культурный взрыв», не то чтобы беспримерный в истории, но исключительно редкий: не прошло столетия, как Россия, Древняя Русь Киевская, уже обладала сложной, совершенной письменностью, живописью и другими видами изобразительного искусства, архитектурой, научными историческими сведениями, светской литературой, летописями и так далее. Очень быстро начала развиваться грамотность, и в документах, правда, преимущественно уже XII века, мы находим письма уже не выходцев из образованных слоев общества, а просто рядовых людей.

Дальнейшее развитие идет стремительно, по нарастающей: возникают великолепные иконописные школы в Москве, Новгороде, Твери, возникает совершенно оригинальный тип христианского храма (византийский был родоначальником, но от него пошли кавказские храмы с коническими возглавиями и русские храмы со шлемовидными возглавиями, которые потом превратились в луковицы), идет развитие самых различных областей культуры. Вплоть до предпетровского времени. И вот тогда возникает новый кризис.

Вначале, когда Русь приняла христианство, она вошла в семью европейских народов, начался обмен духовный, культурный. Культура не может развиваться в изоляции — это доказано всей историей. Культура обязательно должна существовать на вдохе и выдохе, на том, чтобы она была открыта другим культурам и могла делиться своими сокровищами с окружающим миром. И вот принятие христианства при князе Владимире было выходом на историческую арену, на культурно-историческую арену, не в плане завоеваний или государственного устройства, а в плане создания духовной культуры. Но после монгольского ига стала возникать тенденция, опасная для культуры, — тенденция к самозамыканию.

В то время уже огромное Московское царство, простираясь от Сибири, завоеванной Ермаком, до прибалтийских краев, ощущало себя наследником христианской традиции Рима и особенно Византии, и это было исторически справедливо. Действительно, восточное христианство больше уже нигде так не расцветало, особенно после падения Византии, как в Москве, в Московии. Но эта ситуация оказалась опасной, потому что началось культурное сворачивание, культурный изоляционизм, который породил величайший раскол в истории русской Церкви и русской культуры — я имею в виду так называемое старообрядчество.

Старообрядчество возникло в очень сложной ситуации, когда, с одной стороны, шли веяния с Запада, далеко не всегда положительные, с другой стороны, были стремления замкнуться, с третьей — возникали всевозможные неортодоксальные концепции, реформистские движения, которые охватили всю Русь и вызвали бурные политические и церковные события. И вот Московское государство, испытывая нужду, преимущественно политическую и экономическую, в том, чтобы сближаться с Западом, восприняло положительно ряд церковных реформ, которые провел патриарх Никон.

Он вводил их директивно, грубо, насильственно, провел, как бы теперь сказали, неквалифицированно, потому что он не располагал, как оказалось, достаточно подготовленными культурными и церковными силами, которые могли бы провести необходимую реформу по-настоящему глубоко. И она пошла в приказном порядке. Использовав идею Никона о реформе, царь Алексей Михайлович Никона-то сверг, низложил, а его идею использовал в качестве инструмента давления на народные массы.

Это вызвало огромное сопротивление у наиболее активной, мыслящей и потенциально духовно богатой части населения Московии, которая не приняла этих реформ, хотя они были очень незначительными, с нашей точки зрения. Сегодня нам кажется, что эти отличия едва различимы, но это было духовным насилием, поэтому старообрядцы объявили никонианство движением антихристовым. Тем более движение стало казаться антихристовым, когда Петр Первый столь же насильственно стал проводить европеизацию, не считаясь с традициями, ломая устоявшиеся основы культуры, не давая ей возможности свободно эволюционировать. Он переносил в Россию внешние формы европейской жизни, что в общем было, конечно, достаточно нелепо. Это еще более усилило старообрядческую оппозицию. Вы, наверно, все слушали оперу «Хованщина», она как раз посвящена вот этой драме.

С того времени в русской культуре, культуре этой огромной империи, включавшей уже различные страны и народы, множество племен и языков, стал возникать скрытый, но исключительно болезненный внутренний раскол — раскол общества на массу и привилегированные классы. Я имею в виду сейчас не экономический раскол, а раскол культурный и духовный.

С XVIII века, когда церковное руководство было скручено, подавлено, лишено самостоятельности и оказалось полностью под властью императорско-бюрократической системы, образованное общество отшатнулось от этой порабощенной Церкви и стало, естественно, искать какие-то другие виды духовности или идеологии. Одни жадно бросились к скептицизму, насмешкам над верой, вольтерьянству, другие столь же жадно устремились ко всевозможным нетрадиционным формам религиозности, часто к нездоровому мистицизму.

Вы хорошо знаете, что в это время образованное общество носило не ту одежду, что носил обычный народ, имело не те моды, говорило не на том языке. Большая часть образованного общества предпочитала говорить на французском языке. И к традиционной культуре в целом, тем более церковной культуре, относилась как к какому-то служебному придатку государственной системы, которая поддерживала их благополучное существование. И духовенство, утратив способность и возможность воздействовать на сердца людей Словом Божиим, оказалось отброшенным назад, попало в разряд нищих просителей, а духовная культура в Русской Православной Церкви оказалась решительно отрезанной от культуры образованного общества.

В XVIII веке уже существовала Московская Духовная Академия, правда, под другим названием; уже были люди, которые изучали восточные языки, древние философские системы. Преподавание велось там на латыни, люди знали греческий язык, но они по-русски по-настоящему не могли свидетельствовать о вере. Если посмотреть на преподавание XVIII — начала XIX века, оно велось на иностранных языках в академиях, но не на легком французском, на котором говорили в салоне, а на старой латыни. И когда лучшие проповедники того времени обращались по-русски к народу с амвонов церквей, они говорили тяжелым, неудобовразумительным языком, который как бы нуждался снова в переводе. Один из наших богословов, историков Церкви, подчеркивал, что в то время — в николаевскую эпоху — литература богословская по своему языку устаревала, едва только появлялась на свет. Она была уже сразу мертворожденной.

Пример — митрополит Филарет Дроздов, который пережил три царствования: взлет при Александре I, трудное, но почетное положение при Николае I и, наконец, возрождение в старости при Александре II. Это был человек глубоких мыслей и высокого интеллекта, но его речи, изданные при жизни в нескольких томах, потом почти не печатались, потому что ни народ, ни духовенство, ни даже богословы не могли их считать актуальными. Всем это казалось чем-то совершенно замшелым, и так их воспринимали уже тогда, когда они были только написаны.

Такая дивергенция, расхождение культур — безусловно, нездоровое явление. И в XIX веке целый ряд деятелей искусства, литературы, философии ощущают это и начинают искать путь к тому, чтобы вернуться к исконным христианским духовным ценностям. Это и умственное движение, начатое Алексеем Степановичем Хомяковым, так называемое раннее славянофильство, это и поиски духовности, которые были у Николая Васильевича Гоголя. Но здесь пока лишь поиски, я подчеркиваю, потому что Гоголь пытался наметить какой-то христианский идеал, что привело к кризису и неудаче, закончившейся сожжением второго тома «Мертвых душ».

В движении, которое называлось западничеством, тоже было религиозное ядро, представителем которого был знаменитый Петр Яковлевич Чаадаев. Он считал, что Россия, русская культура способна соединить в себе динамизм Запада и глубину Востока. Этими идеями грезил художник Александр Иванов, эти идеи волновали впоследствии многих художников конца XIX века, скажем, Николая Николаевича Ге и писателей, например, Достоевского, Толстого, Лескова. Почти вся лучшая, подчеркиваю — лучшая русская литература шла по этому пути духовных поисков.

Но вы скажете, что была и литература другая, которая отвергала эти ценности. Да, были Писарев, Чернышевский, Добролюбов... Любопытно, что большинство из них были выходцами из церковных семей и кончали духовные семинарии. Они усвоили там некий моральный пафос, стремление к служению, но не находили в окружающей церковной среде благодатной почвы для того, чтобы .действовать во имя истины, и поэтому они пытались найти эту истину на путях безрелигиозного служения. А затем уже пришло народничество и так далее.

Этот процесс завершился в начале нашего столетия выходом сборника «Вехи», в котором участвовали тогда еще малоизвестные, но впоследствии знаменитые литераторы и философы Николай Бердяев, Сергий Булгаков, Семен Франк и другие. Эта плеяда создала движение, которое теперь принято называть русским религиозным ренессансом двадцатого века. Весь мир сегодня знает о русской философии по этим именам. Для изучения их работ существуют специальные библиотеки, собираются конгрессы, их труды переводят на иностранные языки, и можно надеяться, что сейчас, в связи с переменами в нашем обществе, возможно, многие из вас смогут познакомиться хотя бы частично с трудами этих замечательных мыслителей, публицистов, богословов, историков.

Они сознательно завершили путь соединения с церковной культурой. Не слепо, подчеркиваю... Они прекрасно понимали, насколько искаженной и мрачной, насколько уродливой была церковная история прошлого. Их возвращение к христианскому идеалу было зрячим возвращением. Они искали в нем сущности, самого главного, потому что были убеждены, и не без основания, что в этом сокровище они найдут тот источник для творчества, мысли, и жизни, и общественного созидания, который не могли найти на путях позитивизма, механицизма и других некогда модных теорий.

Судьбы этих философов были разными: некоторые из них пострадали, были репрессированы, некоторые уцелели, некоторые были высланы, некоторые добровольно уехали в эмиграцию. Трудны были их судьбы, но они никогда не теряли связи с отечеством и с отечественной духовной культурой. И в наше время, когда мы хотим познакомиться с основами христианской культуры России на протяжении веков, конечно, первое, с чего надо начинать, — с изучения наследия этих людей, которые внесли огромный вклад в понимание духовности.

И тогда перед нами встает вопрос: а что же они нашли в этой истории христианства? Там были и казни, и преследования, и недостойные иерархи, и Церковь, которая служила таким царям, как Иван Грозный, хотя далеко не все служили ему... Что они нашли? Мы можем сказать: они нашли самую сущность христианства.

Христианство дало великолепное искусство в нашей стране и в других странах. Но оно пришло на землю вовсе не ради создания еще одного нового варианта искусства. Да, у христианства была высокая этика, превосходившая этику древних язычников, но, должен подчеркнуть со всей определенностью, . что высокая этика существовала и .существует в других учениях — в индийских верованиях, в древнеримских и греческих, у стоиков, у Эпиктета, у Марка Аврелия, у Сенеки.

Или посмотрим на другие аспекты христианской жизни, внешние... История церковной музыки, вернее, пения церковного — это замечательная страница в истории отечественной культуры, и отрадно видеть, что теперь это оценено и что теперь можно послушать по радио, по телевидению или в концертных залах церковные песнопения. Но опять-таки, повторяю, не для того явилось христианство, чтобы существовал еще один вид прекрасного пения. Более того, тогда, когда оно родилось, когда оно содержало в себе самое главное, как первоатом при создании Вселенной, не было ни особенного какого-то пения, не было вообще никакого искусства; многого того, что впоследствии, в течение веков стало атрибутами христианства, культурными атрибутами, не было.

Вы должны понять, что культура — это то, что создают люди. Христианство же для нас — это то, что не создано исключительно людьми, а что пришло совершенно из другого измерения бытия, поэтому оно является чем-то особым. Но в чем же эта особенность? В христианской догматике? Да, она отличается, но ведь догматика каждого учения достаточно сложна и тоже имеет свои удивительные прекрасные черты. В философии? Да, но есть философия у, и скажем, индусов, у них есть Ауробиндо Гхош, прекрасный философ, есть Сарвепалли Радхакришнан, который жил в нашем веке.

Мы не утверждаем, что христианство есть самая лучшая религия. Мы говорим о том, что она есть нечто совсем иное, что те культурные формы, в которые она облекалась, облекается и будет облекаться на протяжении столетий, — это только оболочка, а ядро — иное. Ядро это может быть определено только двумя словами — Иисус Христос и Евангелие.

И Евангелие — это не есть какая-то доктрина, а это то, что возвещено людям как знак новой жизни, не какое-то отвлеченное учение, а новая жизнь, новая жизнь внутри.

Человек живет обыкновенной жизнью, социальной и биологической, вовлечен в ее круговорот, как муравей в своем муравейнике, но он чувствует, и всегда чувствовал, во все века, что существует иное, высокое бытие. И все его догадки об этом бытии, все его попытки к этому бытию приблизиться, проникнуть в его тайну и составляют историю дохристианских религий. И все они представляют собой огромный вопрос, заданный Небу. Тысячи вопросов и тысячи догадок.

Христианство есть прикосновение человека непосредственно к Божественному. И если человек к этому прикасается, он открывает для себя самые важные вещи - смысл своего существования, бесконечную ценность каждой человеческой души, цель мироздания, которое не просто вращается по кругу, а имеет цель, цель истории, смысл нашего труда, смысл и красоту человеческих отношений и творчества.

Христианство не отрекается от мира, а освящает в мире то, что соответствует высочайшим божественным задачам. Вы скажете, что это слишком высоко. Но это есть абсолютный идеал, потому что христианство только начало свой путь в мире, это только начало, потому что его «программа», назовем это так, развернута вперед на тысячелетия, на безмерные тысячелетия, и каждое столетие, каждая эпоха берет из христианства, из Священного Писания то, что она в состоянии воспринять. И мы, и наше время тоже берем лишь частично, тоже берем лишь тот аспект, который мы можем воспринять, на который мы отзываемся сегодня.

Христианство открыто на века, на будущее, на развитие всего человечества. Вот почему христианство способно постоянно возрождаться. Переживая самые тяжкие кризисы в истории, находясь на грани истребления, исчезновения физического или духовного, оно все равно снова возрождается. И не потому, что им руководят какие-то особенные люди, — нет, такие же грешные люди, как и все, а потому, что Сам Христос сказал: «Я с вами во все дни до скончания века». Он не сказал: Я вам оставляю такой-то текст, за которым вы можете слепо следовать. Ведь то, что написано в Библии, — это только отзвук Его, это отблеск Его личности через сознание и мысль Его учеников. Он сказал: «Я с вами...» Он не сказал, что с нами какие-то писания, скрижали, какие-то особенные знаки и символы... Он ничего этого не оставил, но Он оставил только Себя.

Поэтому не людьми и не человеческой силой определяется победоносность христианства, а именно тем, что оно приходит к нам из другого мира, совсем из другого мира... но в мир наш. Его уникальность заключается и в том, что своей универсальной силой оно может впитывать все, что есть прекрасного в человеческих учениях, религиях и философиях, и что его здание настолько велико, что там найдется место всему. Но осуществляется это проникновение постепенно и далеко не сразу и не всюду. Были народы, которые принимали христианство, но были не готовы — не готовы его усвоить, и тогда приходило время, и они принимали ислам. Ислам — тоже монотеистическая религия, отражающая более раннюю стадию сознания, и она была для них более подходящей. И вот поэтому, скажем, на восточных берегах Средиземного моря мы находим теперь ислам там, где в первые века было христианство. Не обязательно это связано с завоеваниями: ислам распространяется также и в целом ряде государств Африки.

Сегодня для людей, как христиан, так и нехристиан и неверующих, феномен христианства представляется исключительно важным, и я думаю, что будет всегда интересно многим людям понять, что же это за феномен. Что он в себе скрывает? В чем его тайна? Что означают слова «Иисус Христос» и «Евангелие»? Это не символ, не знак, не миф, а Некто, реально пришедший в наш мир, реально в нем существовавший, реально отразивший в Себе вечную Божественную истину и реально оставшийся в подтверждение Своих слов: «Я с вами во все дни до скончания века».

Лекция была прочитана в июле 1988 г. в Москве