Александр
Мень: “Русская интеллигенция всегда отличалась терпимостью”
Сегодня исполняется 15 лет со дня трагической гибели протоиерея
Александра Меня. Православный священник, проповедник и богослов был убит неизвестными
9 сентября 1990 года по дороге к храму. Это преступление — первое из чреды громких
политических убийств в России.
Это отрывки из последнего интервью отца Александра.
Он не слишком жаловал моих коллег, если они приходили к нему в своем профессиональном
качестве. К тому времени мы были знакомы с отцом Александром довольно давно,
я даже был одним из его духовных детей (к сожалению, не слишком прилежным).
Может быть, поэтому он сделал для меня исключение. А спустя несколько дней,
9 сентября 1990 года, его не стало.
— Ныне православие в России переживает как
бы второе рождение. Однако большинство моих сограждан бросилось в христианство
отнюдь не в стремлении обрести Бога. Одни пришли в Церковь из протеста, другие
— следуя моде. Вы так не думаете?
— Мой опыт охватывает лишь сельскую церковь.
Тех, кто приходит ко мне, следуя моде, очень мало. Большинство приходит по внутренним
причинам. Они остаются, они трудятся — и внутренне, и внешне. А те, кто приходит
из протеста, вскоре забывают об этом. Протест проходит, а внутренние проблемы
остаются. Для того чтобы отплыть в лодке от берега, надо оттолкнуться от него.
Потом берег не нужен. Нужно грести себе и плыть. А от чего оттолкнулся, не столь
уж и важно.
— Знаменитые слова апостола Павла “Всякая
власть от Бога” — можно ли и нужно ли понимать их буквально?
— Власть как определенная структура социума
необходима. Антипод власти — анархия, хаос, а хаос Церковью не признается. Власть
как некая абстрактная система — она, конечно, от Бога. А конкретно — это уже
совсем другое. Власть может идти против совести людей. В том же Писании сказано,
что надлежит более слушаться Бога, нежели человека.
— Да, власть может быть и наказанием для
людей…
— Безусловно. Господь устроил так, что есть
определенный нравственный мир и порядок. Но если к власти пришли нацисты — это
не случайное явление, а зло, принятое волей народа. Народ принял нацистов, с
удовольствием кричал “Зиг хайль!”. Потом, когда люди спохватились, было уже
поздно. Так что принцип, исходя из которого власть необходима, а правительство
— явление совершенно закономерное, — этот принцип незыблем. Все остальное —
утопия. Можно ли представить огромное общество без власти? Допустим, Россию?
Ну вот завтра, к примеру, власть ушла, отправилась в эмиграцию. И что же? Полный
хаос. Тогда-то и предстоит нам узнать, что власть от Бога.
— Скажите, всегда ли сохраняется тайна исповеди?
Мне известны случаи, когда священники предупреждают некоторых своих прихожан:
“К этому батюшке на исповедь не ходи…”
— Я не знаю таких конкретных случаев, но тайна
исповеди абсолютно свята и неприкосновенна. И священник, который ее нарушил,
согласно правилам Церкви, должен быть извергнут из сана. Это очень серьезно.
Я не хочу ни на кого наводить тень, мне лично неизвестны такие случаи, когда
что-то просочилось через исповедь.
— Но вы ведь знаете, о чем я говорю? Или
делаете вид, что не знаете?
— Прекрасно знаю. Но ничего нового здесь нет.
До революции официальные инструкции предписывали священникам доносить на прихожан
в случае их политической нелояльности. Как обстоят дела сейчас, я не знаю. Лично
мне государственные органы не предлагали нарушить тайну исповеди, и я не знаю
случаев, когда это кому-нибудь предлагалось. Если же среди моих коллег есть
люди, не заслуживающие доверия, то, вероятно, за этим что-то кроется. Но я знаю,
как легко в наше недоверчивое время люди могут подозревать друг друга без всяких
серьезных оснований. Словом, это надо тщательно проверять.
— Но вы же понимаете, что проверить это
практически невозможно.
— В общем, да. Ну как проверить, нарушает
ли батюшка тайну исповеди? Не знаю, у меня нет рецепта, но если человек не доверяет
священнику, он может пойти к другому. В целом же мне кажется, что проблемы тут
нет. Когда мы приходим на исповедь, мы должны говорить о своих грехах, а грехи
— не то, что интересует следственные или другие органы.
— Но мы же говорим на исповеди не только
о грехах…
— А надо — только о грехах. Все прочее только
мешает.
— В последние годы мне не раз доводилось
слышать утверждение: “Русский человек может быть только православным”. Что вы
думаете об этом?
— Мне неизвестно, чтобы в нашем столетии какая-либо
народность обязательно придерживалась какой-то одной конфессии. Сегодня миллионы
русских людей ни во что не верят. Миллионы русских людей — баптисты и пятидесятники.
Еще какая-то часть — католики. Большинство же исповедует православие.
— Что вы знаете об отношении к обществу
“Память” Православной церкви?
— На проблему “Памяти” отреагировали два наших
выдающихся иерарха: митрополит Ленинградский Алексий (ныне — Патриарх Московский
и всея Руси Алексий II. — М.Д.) и управляющий делами Московской патриархии митрополит
Владимир. Смысл их высказываний состоит в следующем: патриотизм — вещь прекрасная,
забота о сохранении культуры и памятников старины — тоже, но когда все это приобретает
характер откровенного шовинизма, то противоречит основам христианства. Русская
интеллигенция всегда отличалась терпимостью и отсутствием шовинизма. Достоевский
гордился этой чертой, считая русского всечеловеком, открытым ко всем культурам.
— Это сложный вопрос, отец Александр. У
того же Достоевского, как вы знаете, антисемитские настроения были довольно
сильными…
— Ну и что? В конце концов, это было его право.
В целом же русская интеллигентность означает терпимость и доброжелательность
ко всем народам, населяющим нашу многонациональную страну. Это благородная,
прекрасная черта, ее необходимо поддерживать.
— Какие надежды вы связываете с сегодняшней
ситуацией в стране?
— Я надеюсь только на Бога. А нынешнюю ситуацию
я приветствую, потому что она — единственный возможный вариант для выхода нашей
страны из кризиса — духовного и материального.
— Вы полагаете, теперь будет легче?
— Я ничего не полагаю, это не в моих правилах.
Я просто тружусь потихоньку. И не люблю праздных мыслей. Я надеюсь на Бога:
что будет, то и будет. И потом, мне даже физически некогда предаваться таким
размышлениям.
— Как вы думаете, долго ли продлится нынешний
ренессанс русского православия?
— Это забота церковного руководства и самих
верующих. Моя забота — выполнить мой долг перед Богом, перед людьми. Кроме того,
назвав происходящее ренессансом, вы, по-моему, не совсем точно выразились. Я
бы назвал это по-другому: Бог снова дал шанс верующим. Вопрос лишь в том, как
мы его используем. Я хочу сказать, что многое зависит от нас. Бог снова призвал
нас. Теперь — наш ответ. Сумеем ли ответить? Сможем ли?..